Неточные совпадения
— Что делать-с; наши национальные дороги весьма длинны. Велика так называемая «матушка Россия»… Я же, при всем
желании, никак не мог вчера поспешить к встрече. Надеюсь, однако, что все произошло без
особых хлопот?
— Ну, как там по-твоему… И есть у него
желание, чтобы эта
особа в законе была… чтобы в метрических книгах и прочее… словом, все — чтобы как следует… А она чтобы между тем…
За
желание Чекунова подслужиться и тем достать копейку никто бы не стал на него сердиться или смотреть на него с
особым презрением.
А в нём незаметно, но всё настойчивее, укреплялось
желание понять эти мирные дни, полные ленивой скуки и необъяснимой жестокости, тоже как будто насквозь пропитанной тоскою о чём-то. Ему казалось, что, если всё, что он видит и слышит, разложить в каком-то
особом порядке, разобрать и внимательно обдумать, — найдётся доброе объяснение и оправдание всему недоброму, должно родиться в душе некое ёмкое слово, которое сразу и объяснит ему людей и соединит его с ними.
Как вы видите, — Браун показал через плечо карандашом на стену, где в щегольских рамах красовались фотографии пароходов, числом более десяти, — никакой
особой корысти извлечь из такой сделки я не мог бы при всем
желании, а потому не вижу греха, что рассказал вам.
Много замечал Илья, но всё было нехорошее, скучное и толкало его в сторону от людей. Иногда впечатления, скопляясь в нём, вызывали настойчивое
желание поговорить с кем-нибудь. Но говорить с дядей не хотелось: после смерти Еремея между Ильёй и дядей выросло что-то невидимое, но плотное и мешало мальчику подходить к горбуну так свободно и близко, как раньше. А Яков ничего не мог объяснить ему, живя тоже в стороне ото всего, но на свой
особый лад.
Все это для Фомы имело какой-то
особый, приятный вкус, он становился смелее, охваченный общим славным настроением, и чувствовал в себе
желание сказать что-нибудь хорошее этим людям, чем-нибудь понравиться всем им.
«Вы сами, князь, — писала Петицкая, — знаете по собственному опыту, как можно ошибаться в людях; известная
особа, по здешним слухам, тоже оставила вас, и теперь единственное, пламенное
желание княгини — возвратиться к вам и ухаживать за вами. А что она ни в чем против вас не виновна — в этом бог свидетель. Я так же, как и вы, в этом отношении заблуждалась; но, живя с княгиней около полутора лет, убедилась, что это святая женщина: время лучше докажет вам то, что я пишу в этих строках…»
Дело шло об одном ее великосветском кузене Вово и состояло в том, что этот кузен, русский консерватор, удостоясь чести кушать за
особым столиком с некоторою принцессою, ощутил неодолимое
желание показать, как он чтит этот счастливый случай.
Никто не обращал на него внимания, никто не говорил с ним, и он пользовался этим уединением
особого рода, которое ощущает человек в толпе людей, когда не делит с ними ни их
желаний, ни их мыслей.
Останься я оканчивать курс в Казани, вышло бы одно из двух: или я, получив кандидатский диплом по камеральному разряду (я его непременно бы получил), вернулся бы в Нижний и поступил бы на службу, то есть осуществил бы всегдашнее
желание моих родных. Матушка желала всегда видеть меня чиновником
особых поручений при губернаторе. А дальше, стало быть, советником губернского правления и, если бы удалось перевестись в министерство, петербургским чиновником известного ранга.
Тогда же зародилось во мне
желание изучать английский язык — Эсхил, Софокл, Эврипид, Шекспир, Данте, Ариосто, Боккачио, Сервантес, испанские драматурги, немецкие классики и романтики — специально «Фауст» — и вплоть до лириков и драматургов 30-х и 40-х годов, с
особым интересом к Гейне, — вот что вносил с собою Уваров в наши продолжительные беседы у него в кабинете.
В нем, как у всех самоубийц, которым помешали привести их умысел в исполнение, появилась
особая жажда жизни. Продлить ее хотя на один миг — было его единственным
желанием.
— Передайте ее сиятельству, что при всем моем
желании, я не могу исполнить ее просьбы, так как
особа, по ходатайству которой она обратилась ко мне с письмом, несколько дней тому назад утопилась в припадке умственного расстройства… Вероятно, и к ней являлась она в болезненном состоянии.
На другой день, в назначенный час, двор дома Глафиры Петровны стал наполняться всевозможных родов экипажами, из которых выходили важною поступью сановные
особы и выпархивали с легкостью иногда лет, иногда
желания молодиться,
особы прекрасного пола. Московский свет выслал в гостиные генеральши Салтыковой своих немногочисленных, но, если можно так выразиться, самых кровных представителей.
Она смолкла, положительно задыхаясь от злобного смеха. Слова ее не произвели на Егора Егоровича
особого впечатления — он знал и понимал давно смысл их отношений, недаром называл ее любовь к нему «тиранством».
Желание злить ее в нем все еще не унималось.
Лишь при
особом умении приближенных к нему лиц, в нем пробуждались интерес к чему-нибудь и
желание.
Павел Кириллович начинал читать свой резкий ответ: «В губернии моей до 500 помещиков, и ежели я исполню
желание вашего сиятельства и войду с вами в
особую переписку по делам вашего имения, то я не вправе буду отказать в оном последнему из дворян и не буду иметь времени на управление губернией.
Еще менее могла она понять, почему он, с его добрым сердцем, с его всегдашнею готовностью предупредить ее
желания, приходил почти в отчаяние, когда она передавала ему просьбы каких-нибудь баб или мужиков, обращавшихся к ней, чтобы освободить их от работ, почему он, добрый Nicolas, упорно отказывал ей, сердито прося ее не вмешиваться не в свое дело. Она чувствовала, что у него был
особый мир, страстно им любимый, с какими-то законами, которых она не понимала.
Это было в то время, когда Россия в лице дальновидных девственниц-политиков оплакивала разрушение мечтаний о молебне в Софийском соборе и чувствительнейшую для отечества потерю двух великих людей, погибших во время войны (одного, увлекшегося
желанием как можно скорее отслужить молебен в упомянутом соборе и павшего в полях Валахии, но зато и оставившего в тех же полях два эскадрона гусар, и другого, неоцененного человека, раздававшего чай, чужие деньги и простыни раненым и не кравшего ни того, ни другого); в то время, когда со всех сторон, во всех отраслях человеческой деятельности, в России, как грибы, вырастали великие люди-полководцы, администраторы, экономисты, писатели, ораторы и просто великие люди без
особого призвания и цели.